В детстве Герман часто рассматривал свои ладони, пытаясь увидеть будущее в пересечении тонких линий. Там были зашифрованы ответы на все вопросы — карьера, успех, количество жен и детей, болезни и выздоровления. И если разгадать это сейчас, то судьба предстанет перед тобой во всей простоте и очевидности, и больше никогда не придется сомневаться, выбирать и думать.
— Чему быть, того не миновать, — часто приговаривала бабушка в ответ на все – на разбитую чашку, на двойку по русскому, на порванную рубашку и разбитый нос.
Не ругалась и особенно не расстраивалась. Просто вздыхала и говорила свое обычное. Герман очень хотел этому научиться – просто вздыхать в ответ. Получил двойку – вздохнул только, а не побежал за русичкой договариваться о пересдаче, краснея и путаясь от стыда в объяснениях. Порвал рубашку – вздохнул и понес бабушке, а не погнался за противно хохочущим одноклассником, чтобы потом еще и в нос от него получить. И любимую бабушкину чашку не пытаться склеить полтора часа, прилаживая рассыпающиеся осколки, а просто вздохнуть и показать. Но пока не получалось. Наверное потому, что бабушка уже свою судьбу знала – успела за годы жизни разгадать все хитросплетения на морщинистых ладонях.
А Герман пока ничего о себе не знал, и как разгадывать не понимал тоже. В линии здоровья разрывов не было, в линии карьеры значилось, что все у него будет хорошо – несколько раз его позовут на другую работу, но он останется, и получит за это повышение. Детей двое – мальчик и девочка. И третий – не точно. Может быть, приемный. Или умрет в младенчестве. Или Герман родит его в старости и не успеет повоспитывать, как дедушка не успел повоспитывать его. С женой непонятно. Хотелось поскорее влюбиться, и тоже носить кому-нибудь портфель и дарить цветы, поражая одноклассников смелостью, но кажется, было рано.
Как-то на математике Герман измерил длину линии жизни и поделил на отрезки, как учили. Выходило, что будущую жену он должен встретить где-то в районе двадцати, но это если общую продолжительность жизни принимать за 100 лет. По сто лет прожили какие-то ближайшие, но незнакомые Герману предки с генеалогического древа, которое задали на истории, и они с бабушкой почти неделю это древо рисовали. Как только Герман заканчивал черновик, бабушка рассматривала семейный альбом и вспоминала еще парочку, или звонила какой-нибудь тете Глаше из Торжка, и та тоже вспоминала, а Герману приходилось начинать сначала. И если бы он не округлил их, сославшись на то, что завтра сдавать, то они бы, наверное, до сих пор это древо рисовали. Учительница тогда поставила Герману огромную красную пятерку прямо на рисунке, а бабушка повесила древо в прихожей, и заходившие долго его рассматривали. Герману было неловко за пятерку в рамочке – получалось, будто он хвастает, или будто пятерки он получает так редко, что их вставляют в рамочки и вывешивают в прихожей. Бабушка повесила там же аппликацию из засушенных листьев, которую Герман сделал еще в третьем классе и кривой портрет собачки, нарисованный кажется, в детском саду. Но перерисовывать все заново только из-за пятерки было лень.
С другой стороны, дедушка Германа умер в пятьдесят, после неудачной операции на сердце, брат дедушки дожил до семидесяти двух. Отец сильно пил, и потому понять, жив ли он вообще, было нельзя — мама говорила, что умер, а ее новый муж, что жив, но пусть только попробует заявиться, он его быстро того. Так что если высчитать среднее арифметическое, то Герман должен жить где-то до восьмидесяти, а если поверить маме, то и до семидесяти никак не дотянуть. Значит, длина отрезка означала уже другое количество лет, и на Асе, с которой он познакомился еще в одиннадцатом классе, вполне можно жениться.
Дальше понеслось быстро – институт, с которым Герман сначала сомневался. Тест на профориентацию показывал работу с людьми: торговля, туризм, или управление персоналом. Магазины открывались целыми сетями и закрывались также внезапно, поэтому, скорее всего не оно – чтобы много лет подержаться на одном месте нужно было, чтобы само место продержалось. Туристическая фирма в городке была одна, а значит тоже не то – переманивать Германа было некому, а значит, и повышения не светит. Выходило управление персоналом, и после института Герман устроился на биржу труда, успешно организовывал компьютерное обучение для пенсионеров, которые на свою пенсию компьютера уже никогда не купят, выездные консультации по профориентации, программы трудоустройства для зэков, которые между отсидками пытались изменить судьбу, но срывались и возвращались на зону. Чему быть, того не миновать. Когда родился сын, Германа пригласили работать в городскую администрацию. Он отказался и получил повышение от мэра, который и представить себе не мог, что молодой отец способен отказаться от зарплаты вдвое, а то и втрое выше. За идею, значит. Молодец. Вы там его это… Не обижайте.
На похоронах бабушки, не дожившей даже до восьмидесяти, Герман бросил на гроб горсть влажной земли и долго рассматривал свои ладони. Ася пыталась угомонить ревущего сына, который вырывался и бежал к могиле, но перед тем, как подойти к краю, останавливался и робко приближался, комично выставив вперед одну ногу – заглядывал, перегнувшись в талии. В могиле был гроб.
После похорон Герман сначала запил, потом ушел с головой в работу, потом стал делать это одновременно. И, если бы не новая сотрудница Алена, которую он сам же и принял, то мог бы и спиться, наверное. Но нет. Чему быть, того не миновать.
Алена Герману нравилась. Она была какая-то светлая. Хлопала своими огромными голубыми глазищами, здоровалась, широко улыбаясь, выбегала из каморки, чтобы помочь бабушкам присесть, работала хорошо и никогда не опаздывала. Дома Ася родила второго, и взгляд ее темных глаз стал еще глубже и тревожнее. За ужином она кормила грудью, пытаясь одновременно впихнуть в старшего суп, и не слушая, кивала Герману. Герман брал старшего на себя, гулял, помогал. Купил радионяню, манеж и мультиварку, но с Асей все равно было не о чем. Алена всегда находила о чем рассказать – то восьмидесятилетний старик пришел искать работу, то сорокалетняя женщина, не окончившая даже среднюю школу, хотела устроиться директором, то домушник после третьей отсидки рвался в инкассаторы. И фигура у Алены была совсем другая – летящая, тонкая. И каждое утро, позавтракав сытной плотной кашей и поцеловав приземистую жену, Герман пил терпкий кофе и любовался через раскрытую дверь кабинета на Алену. Изумлялся, как легко она порхает между полками, какая у нее высокая грудь, аккуратная попка, тонкие пальчики. А потом смотрел на свою ладонь, на которой из линий жизни, ума и судьбы, ясно вырисовывалась большая буква «А». И если раньше это подтверждало, что женился он верно, то после смерти бабушки, укоротившей и его жизнь, «А» могла означать и Алену. Скорее всего, нет, потому что оба ребенка уже состоялись, разломов и разрывов на линии любви не было, но мысли все равно приходили. Он представлял, как Алена наклоняется над его столом, раскладывая перед ним документы на подпись, или показывает ему отчетность на мониторе, а он поднимается медленно из-за стола, обходит ее сзади и медленно задирает узкую юбку. Становятся видны швы, подкладка скользит по плотным черным колготкам, просвечивается узкая полоска трусиков и бугорки синтетических кружев проступают на литой капроновой поверхности. После этого общаться с Аленой стало невыносимо – он думал про ее юбку, о том, какие на ней трусики сегодня, и сбивался. Перед новым годом Герман перевел Алену в другое отделение. Когда он сообщил ей об этом, Алена замерла и посмотрела на него пристально. Чтобы ничем себя не выдать, Герман так сильно сжал в ладони ключ от кабинета, что кажется, нечаянно распорол себе руку. Посмотреть не мог – не сводил взгляда с Алены, ее огромных глаз, челки и губ с насмешливой полуулыбкой. От ключа остался тонкий порез – вторая перемычка между линией сердца и линией ума, и теперь на ладони рядом с отчетливой «А» образовалась еще и квадратная «О». Порез долго не заживал и противно пощипывал, когда приходилось купать мальчиков и мыть посуду. И каждый раз прижигая ранку перекисью, Герман думал о том, что это совсем не «О», а замкнутый круг или клетка, из которой уже никогда не выбраться.
На новогоднем корпоративе Герман напился и увел к себе в кабинет заехавшую их проверить начальницу из области. Ольгу. На ней была узкая юбка, плотные черные колготки и бесшовные трусики. Потом она еще долго звонила, плакала, умоляла приехать, приезжала сама, говорила, что беременна, что нашла ему место в областном центре, и много чего еще. Но к тому времени ранка уже заросла, и все вернулось на свои места. Герман купил жене шубу и забыл об Ольге.
0 комментариев