Хронь

Медсестра Лидочка очень любила свою работу. У нее даже кабинетик был отдельный, проходной правда, но и это Лидочке нравилось. Приходит больной из темного сырого коридора, и не сразу к доктору попадает, а сначала к ней. А у нее по стенкам картинки радостные, вазочки, и чай душистый с травами лесными – еще бабушка собирала и сушила сама. Заходит больной, а Лидочка ему с порога улыбается, в креслице усаживает и потчует. Пожалуется ей больной, про горе свое расскажет, а потом и к доктору уже не с тем, что мать на него покрикивает, жена к холостому соседу за солью по пять раз на дню бегает, и зарплату опять задержали, а по делу. Иногда, правда, оказывалось, что после Лидочки сказать-то доктору уже и нечего, и сердце вроде как не колет, и голова уже не болит, и чего делать теперь понятно. Доктор похохатывал над Лидочкой, но, в общем-то был доволен, он на дух не переносил, когда люди с ним по душам говорить пытались.

— Чего он мне лечит-то, не пойму? Мать заткни, жене запрети, начальнику пригрози. Делов-то. Таблеток от тупости не придумали еще.

Лидочка на это только улыбалась, подходила к доктору и ласково гладила его по предплечью. Доктор сразу успокаивался, и уходил в кабинет, прихватив с собой конфетку или печеньку, которые на Лидочкином столе никогда не переводились. Сама она сладкое не ела, блюла фигуру, о чем больные знали, но все равно заваливали ее сладостями. Не для нее, а для того, кто за ним следом будет в этом кресле посиживать. Вот, скажем, купил ты пряники, почти все умял, не лезет уже. Так ты пряничек в карманчик, и к Лидочке. Пряничек ей на стол положил, а сам конфеткой шоколадной угостился, которую сюда до тебя сосед положил. Сам же не пойдешь к соседу – давай, мол, меняться. Я тебе пряник, а ты мне конфетку, а через Лидочку – ничего. И сам ты вроде как человек добрый и щедрый получился, и сосед у тебя уже тоже не гад последний, который тебе под калитку шлак сыпет, а местами так даже и на человека похож.

А потому звонили Лидочке редко. Даже если просто на прием записаться, и то сами заходили. Благо, больница около трамвайной остановки, куда бы ни пошел, всегда по пути. А потому, когда на городской позвонили, Лидочка испугалась. Ну, думает, дело дрянь. Неходячий, наверное, или рядом где-то, потому сразу доктору звонить быстрее, чем скорую из центра вызывать.

Человек оказался странный. Долго у нее лицензии выспрашивал, документы. Лидочка все номера ему продиктовала, а он все равно идти не хочет.

— Вы приходите, пожалуйста, доктор вас посмотрит, и лечение назначит. А я, — говорит, — Чаем вас напою. С печеньками и конфетками. И еще у меня шоколадка есть. Молочная. И крекер, немножко сломаный, правда.

А он такой:

— Нет уж. Вы мне сначала скажите, как доктор меня лечить собирается.

Лидочка призадумалась и говорит по-честному:

— Хорошо лечить собирается, он у нас добрый, ворчит иногда и прикрикнуть может, но это он не со зла. Вы приходите, разберемся.

А человек ей:

— Нет уж, а давайте-ка вы мне все истории всех болезней из всех медицинских карт продиктуете, а я посмотрю, чего у меня есть, и проверю потом, чтобы он со мной точно не напутал.

Лидочке даже смешно стало, вот, думает, бывает же! Даже жаль человека, совсем доверять не умеет. Это же доктор! Он же в институте учился и в интернатуре потом долго еще. И вообще, никто на него за 20 лет ни разу не пожаловался. Впрочем, трубку положить Лидочка тоже не смогла. Вообразила себе, как бедный человек этот лежит там у себя перед телефоном и помирает от страшной болезни, а прийти боится. А затягивать-то нельзя, болезнь же прогрессирует с каждой секундой, доктора про это все время говорили. В общем, делать нечего, пришлось диктовать. Каждый вечер Лидочка оставалась после смены и до глубокой ночи читала странному человеку медицинские карты. Человек в ответ молчал, конспектировал, видимо. А когда карты закончились, вдруг признался Лидочке в любви. Лидочка очень обрадовалась, покраснела вся, подумала, что вот теперь-то все в ее жизни наладится, вообразила себе домик у речки с занавесочками в цветочек и ребеночка.

— Ну вы приходите, я на вас хоть посмотрю сначала-то. А то я же не доктор, я по симптомам не понимаю, я только по глазам читать умею. Ну и еще по кое-чему, о чем приличные девушки вслух не рассказывают.

— Нет, — говорит, — Не пойдет так. Кто в доме мужик? Мужик я. Значит, как я сказал, так и будет.

Этому Лидочка очень обрадовалась, потому что устала она сама все решать, вот думает, как хорошо-то! И в мечтах ее у ребеночка уже сами собой братики и сестренки образовались.

Правда потом Лидочка опять огорчилась:

— Ты, говорит, Лида, сначала должна понять, как я любить умею. А я ого-го как умею! Долго и обстоятельно. И скоро ты в этом убедишься.

Лидочке это очень не понравилось, потому что она была девушка шустрая, и с детства все привыкла делать быстро. Это папаня ее, алкоголик, сто лет планы себе придумывал, потом пункты в этих планах переставлял, мол, так оно, целесообразнее. Сначала надо за хлебом сходить, а потом уже суп варить, а то пока за хлебом сходишь, суп уже и остынет. А перед этим полы еще помыть, и луку нарвать. Сначала луку, потом полы, потом в магазин, потом суп, а в суп ведь овощи еще помыть надо, а с них грязи налетит, и снова пол мыть? Значит, суп надо перед полом поставить. Так это что же, выходит, и обедать придется в немытой комнате? А пока он это все думал, Лидочка уже успевала все это сделать, на что отец только сердился – выходит, опять ему все перестраивать, а у него только-только гениальный план созрел, как перед магазином надо не весь суп варить, а только овощи помыть, а потом уже полы.

Лидочка аж взмолилась:

— Не надо, — говорит, — долго и обстоятельно, очень прошу, это мне больно будет и неудобно, я так долго мечтать не умею, да и вообще, вы приходите лучше, я в глаза посмотрю и все про вас сразу же почувствую.

Человек, однако, не согласился, и Лидочка, проплакав всю ночь в подушку, наутро про него забыла. А потом началось странное. Кто-то начал Лидочке записочки любовные подсовывать, букетики подкладывать, и люди себя начали как-то странно с Лидочкой вести. Ходят, ерунду какую-то говорят и подмигивают, будто знают чего-то. Лидочка так испугалась, что чуть в дурку не загремела. Людей бояться стала, из дома просто так не выходит и чаем больше никого не угощает. Сидит, исподлобья на всех смотрит, а вдруг это вон тот человек ей свою «любовь» показывает. Или вот этот? Доктор ее, правда, вовремя спохватился. Понял, что ему про нытье слушать совсем невыносимо, а пациенты без Лидочки все свои горечи ему выкладывают. Впрочем, доктор решение быстро нашел — сядет в кабинете у нее, журнальчик почитывает, не слушает, чего там пациенты Лидочке жалуются, зато ей с ним поспокойнее. Постепенно и выправилось. А потом звонит ей этот человек снова и спрашивает радостно:

— Ну как, сильно я любить умею, а Лидочка? Убедилась теперь?

Лидочка ему и говорит:

— Маньяк ты, и любить совсем не умеешь. Ты букеты эти свои и записочки в зад себе засунь и радуйся. Пока ты мне там асфальт расписывал, я коробки с анализами из подсобки сама таскала, спину чуть не сорвала, под дождем мокла, огород в одну лопату все 12 соток, от хулиганов отбивалась, а ты мудак, лучше бы пришел и помог.

— Нет, — говорит, — Я же перед тем как прийти, должен был узнать, чего тебе во мне раздражает, чтобы нам потом в совместной жизни легко жилось, чтобы ты меня впредь понимала. А если чего не так, то мы бы с тобой над этим поработали заранее, перепроверились, а потом бы сразу и сошлись.

Но Лидочка трубку бросила и говорить с ним больше не стала. Чего с дураками разговаривать? Он, правда, дальше еще звонил, но на этот раз трубку доктор взял, и сразу все прояснилось.

— Лидка, да это же Хронь! Я его по голосу узнал!

Хронь был в городке человеком знаменитым. Он всегда все лучше других знал и никого не слушал. Скажет ему, к примеру, продавщица в магазине:

— Отойдите, пожалуйста, мне лоток с хлебом занести нужно, вон, грузчик пьяный валяется, а мне держать тяжело.

А он ей:

— А зачем же вы такого грузчика держите? Он же обязанностей своих не исполняет, не по уставу это, на рабочем месте напиваться.

И стоит. А продавщица дальше в руках тяжеленный лоток с хлебом держит, и говорит ему:

— А ты, раз такой умный, иди и директору магазина про это скажи, я за грузчиков не отвечаю, мое дело маленькое, мне хлеб людям продать надо.

А Хронь чего, идет к директору, и все это ему про грузчика и высказывает. А директор обижается, потому как из его слов получается, что и директор своих обязанностей не исполняет – грузчики у него пьют и продавщица тяжелые лотки таскает. Ну он и погонит Хронь взашей из кабинета. А Хронь потом ходит и всем рассказывает, какой в магазине директор плохой – он ему помочь хотел, а тот его матом.

Или на работе тоже – ты, говорит, гайки неправильно крутишь. По уставу положено под прямым углом к гайке подходить, и локоть к телу не прижимать, да и вообще, ключ у тебя по уставу разводной должен быть, а этот, велосипедный. Так и ходит до вечера, всем указывает, как оно правильно, а к вечеру бригадир приходит работу проверять, все план выполнили, а некоторые и перевыполнили еще, а Хронь так и проболтался весь день. Его впрочем, увольнять не стали, а отдельный кабинет ему выделили, и там его и держали, чтобы он сам себе все как положено устроил, а к людям не лез.

И Лидочка как представила, что она за этого человека замуж собиралась, ее аж передернуло всю. Это же получается, что она ему детишек нарожает в домике у речки, а потом в этой же речке вместе с детишками и утопится. Хронь же лучше всех знает, как в голову чего вдолбит, так и насмерть уже. Вообразила себе, как Хронь ее ребеночку ботиночек на ногу надевает, ребеночек кричит, что больно ему, вырывается, а Хронь же лучше всех знает, он как положено все делает, а потому блажь это у ребеночка, а то, что ножка у него сломалась, так это ничего, бывает. Или того хуже, уроки делать, например. Не понимает ребеночек параграф в учебнике, а Хронь ему – мало старался, ты наизусть выучи, тогда поймешь. Вот ребеночек ее сидит целыми днями и зубрит. Плачет, погулять ему хочется, просит, чтобы Хронь его на улицу выпустил, хоть на секундочку, а он ни в какую — блажь это и капризы. И Лидочка к ребеночку своему просится, давай, говорит, я ему объясню, я знаю, как, я по глазам читать умею. Если так не понимает, я ему по-другому объясню, я могу, правда. За 10 минут объясню и купаться пойдем на речку все вместе. Но Хронь не пускает, потому что в дневнике у ребеночка написано: «выучить параграф номер три», а он еще даже первый абзац не до конца. А это же не ножка, ножка зарастет, это голова, и после такого воспитания оно уже и не лечится.

Побежала Лидочка в церковь, на радостях свечку поставила за то, что господь ее и ее детишек будущих от такого ужаса уберег. Поплакала еще, но это потому, что времени потраченного ей жалко стало – столько ему талдычила – приходи, приходи, приходи, плакала, просила, а он так и не явился. Свое продолжал и все. Хронь, одним словом. Ни любви, ни доверия.

Лидочка, впрочем, долго горевать не стала, она все быстро делала, а потому вскоре вышла замуж за заезжего олигарха, нарожала ему детишек в домике у речки и до конца своих дней была счастлива.